Редакторы Метажурнала комментируют стихотворение Алексея Кручковского

Визуальный комментарий - Е. Никитин, MidJourney

Алексей Кручковский

Should be mechanical

Как связана красота мира и красота женщины
Нам всем так хотелось испытать оргазм
Чудо казалось очень сексуальной штукой
Когда сумерки уже начинались, оранжевые
Фонари среди новостроек были самыми тёплыми.

Лучше всего летом. Синее небо и воздух
Богатырский проспект. ЛОМО. Троллейбусы.
Пара кладбищ. Красный кирпич. База была неправильной. Что ты делал на той работе, чего тебе не хватает сейчас -- просто смотрел фотографии.

Мясо птицы механической обвалки. По радио
Изредка пробивается треск через большие паузы
Или очень короткие обрывки песен: "мы не видим";
"Мы хотим"; "сердце"; "рая" и т.д. Как будто
Кунсткамера постоянно пополняется вокруг тебя.

Нина Александрова:
Текст Алексея Кручковского устроен кинематографично: общие планы дворов с оранжевыми фонарями или проспекта под ярко-синим небом сменяются крупными планами. Глаз выхватывает и фиксирует в пространстве отдельные предметы и звуки, как будто не связанные друг с другом, лишенные конвенциональной красоты («мясо птицы механической обвалки», треск по радио). Для внимательного зрителя в этой обыденной суете на уровне сенсорной перегрузки - формируется особенная красота и новые смыслы. Собирая крошечные моменты реальности («просто смотрел фотографии»), ты как бы даешь им право на существование, соглашаешься и принимаешь в себя.

И тогда - этот момент, и этот момент, и этот момент не пройдут никогда. Останутся - пусть даже как экспонаты музея диковин, невидимой Кунсткамеры.

Александр Марков:
Стихотворение Алексея Кручковского — опыт апофатической антропологии, предостерегающей и от любого хищного взгляда, любого собственничества, но также и от нарочитого молчания, которое может не меньше обязывать и заставлять брать ненужные обязательства. Для анализа поэтики этого стихотворения нужен особый аппарат — ведь здесь главным инструментом предостережения становятся не голоса, не реплики, а заметки. Фотографический код служебный: существенен не снимок, а слово. Модальности «хотелось», «казалось», «начиналось» обретают в стихе самостоятельность. Это не часть движения сюжета, к чему мы привыкли, но создание модальностей речи, которая только и может связать красоту и тепло не грубым способом.

Радиовещание как постоянный глитч (подразумеваемый названием механический сбой передачи электронного сообщения), равно как и индустрия дешевых мясных продуктов — это не социальные образы, а изнанка модальностей. Желанию всегда соответствует сбой, заклинивание механизма, тупик порыва, а начинанию — сырой, часто ущербный материал, механическая обвалка и глитч самой нашей телесности.

Только добравшись до изнанки, когда уже нет желания, но есть только его фактура, его большие паузы, мы можем связать летнюю свободу, отпуск, близкую смерть, эпидемию, труд и угнетение из центральной строфы. Это не образы ностальгии и тревоги, но скорее то, что Хайдеггер в «Бытии и времени» называл «нечистой совестью», то есть напоминание о вине, но лишенное настоящей расположенности к страху. Настоящий страх — сама изнанка жизни, ее скрытая кунсткамера, долгие паузы своих и чужих судеб. Только в этой изнанке жизнь человека и становится понятной и близкой, и прощание может обернуться прощением.

Константин Шавловский:
Когда пишут о стихах Алексея Кручковского, постоянно говорят об их связи с фотографией, а в данном случае фотография еще и буквально вшита в текст стихотворения. Но я попытаюсь аккуратно обойти этот очевидный ход. Мне кажется, что это стихотворение устроено по принципу “коллекции”, причем эта коллекция ближе к плейлисту на spotify или яндекс-музыке, чем к фотоальбому (радио, кстати, тоже буквально вшито в текст).

Коллекция - кабинет редкостей - кунсткамера - коллаж.

Кунсткамера в данном случае, конечно, не имеет отношения к конкретному музею в Санкт-Петербурге с его эмблематичными уродцами (хотя в том, что это петербургский текст, сомнений не остается: Петербург тоже вшит сюда своей непарадной стороной).

В книге “Без будущего”, которую мы издали несколько лет назад в “Порядке слов”, Михаил Ямпольский размышляет о том, как меняется идея музея в современном мире. Современный музей избавляется от нарратива, отказывается от идеи последовательно рассказа истории от зала к залу, от собственно линейности - в пользу коллажности кунсткамеры. Он связывает это с отсутствием в современном мире образа будущего, к которому необходимо стремиться. Should be mechanical - это эмоциональный коллаж, поэтическая кунсткамера: мир без будущего, вспоминающий, но не зацикленный на своем прошлом.

Удивительно, что радио в мире этого текста сломано буквально - линейность (устремленность в эфир) радиопередачи перфорирована, сшитый из обрывков фраз текст развоплощается из песни в коллекцию звуков. Их можно перебирать (наравне с треском и паузами), но нельзя спеть.

(В скобках следовало бы написать, что имя Ямпольского возникло тут едва ли случайно: Миша очень ценит стихи Аркадия Драгомощенко и написал о нем книгу, которую тоже издал “Порядок слов”, а Кручковский у Драгомощенко учился).

После кунсткамеры второй сильный образ в этом стихотворении - это “механическая обвалка”, то есть процесс отделения мяса от кости. Идея разъятости и упорядоченности может быть метафорой как фотографии (“снимает смерть за работой”), так и письма (“лучшие слова в лучшем порядке”), и, в конечном счете, памяти, которая, как фермент времени, начинает свою работу всегда после, отделяя мясо воспоминаний от костей забвения.

И разъятость мира, превращающегося в кунсткамеру, противопоставлена открывающим этот текст красоте, оргазму и сопутствующему ему чуду, как неживое - живому.

Меланхолия, впрочем, тоже может быть механической и работать вхолостую, как любая машина. А машина, как мы видим, может быть самой теплой и живой (в стране молчания и тьмы), - если она производит свет.

Нейрокритик:
(Мы попросили Claude AI сыграть роль литературного критика и профессора философии, специализирующегося на постструктурализме и постмодернизме и предложили ему проанализировать стихотворение и связать с политической ситуацией в России, а потом выбрали фрагмент и попросили развить. Вот результат.)

Строки про "мясо птицы механической обвалки" могут символизировать массовое фабричное производство идеологических конструктов в современном российском медиапространстве. Официальный дискурс конвейерным способом штампует искусственные "идеологические обвалки", лишенные какой-либо подлинной жизненности и органики. Смыслы, ценности, нарративы выхолащиваются, теряют свою изначальную сущность и превращаются в пустые снаружи оболочки, заполняемые пропагандистским "мясным фаршем" по велению властных машин. Субстанциальное, плотское, живое оказывается поглощенным механикой идеологического производства.

Во второй строфе город предстает ризоматическим пространством, лишенным центра. Разрозненные детали городского пейзажа - оранжевые фонари, троллейбусы, кирпич - создают поток означающих, знаков повседневной реальности, выходящих за пределы своих определений.

Финальные строки с обрывками радиопередач создают ощущение постоянного потока информационного шума, распыления смыслов. Звук радио голос постоянно прерывается шумами, трескотней и паузами - знаками изъянов, сбоев, моментов молчания и отсутствия смысла. Реальность предстает в виде "кунсткамеры" - кабинета диковин, где разрозненные фрагменты, осколки смыслов составляют зыбкое, нестабильное целое.

Субъект оказывается заключен внутри этого перформативного кабинета курьезов без возможности обрести устойчивую идентичность и систему ценностей. Нормальное становится патологическим, живое превращается в препарированный экспонат.

В этом радикальном отчуждении, этой клинике власти и субъекта, которую описывал уже Фуко, российский гражданин теряет связь с подлинностью бытия. Остается лишь безумный хор трескучих радиоголосов да бесконечное пополнение постмодернистского ларца уродств.

Таким образом, стихотворение деконструирует представление о единой устойчивой реальности и отражает ситуацию постоянного расползания, распада официального дискурса. Субъект здесь лишь блуждает в лабиринте расщепленных означающих, не находя выхода, но и не стремясь к этому.